Мы не расстанемся - Страница 36

К оглавлению

Надя с ужасом наблюдала, как он крушит мебель. Вскоре нетронутыми остались лишь камин и винтовая лестница.

И тогда топор выпал из окровавленных рук. Тяжело дыша, Ален повернулся к ней.

— Вы удовлетворены, миссис Адам? Я бросил топор.

— Не удовлетворена и не уйду отсюда, пока не добьюсь своего.

Ален прищурился и пожал плечами.

— Как вам будет угодно.

Надя схватила его за руку, не давая отвернуться.

— Я не уйду, пока ты не перестанешь винить себя в смерти Эдды.

— Не обманывайся, я не из тех, кто винит себя в чем-либо.

— Не будь смешным, Ален. Все знают, Эдда была больна, и ты прилагал бездну усилий, чтобы сохранить ей жизнь.

— Да, прилагал. — Он усмехнулся. — Даже пытался уговорить ее проконсультироваться с моим отцом. — Ален фыркнул. — Мой отец — потрясающий хирург. — Ален махнул рукой, не давая ей возможности возразить. — Я мог даже связаться с ним по телефону, чтобы проконсультироваться насчет пациентки, и он бы узнал меня по голосу. Ты правильно заметила, что я так и не избавился от растягивания гласных, как это делают янки. Уж он отличил бы мой говор от гнусавого выговора настоящего Алена.

Он уставился в пол, вспоминая вытянутое худое лицо с веснушками и наивными голубыми глазами.

— Мой друг был хорошим доктором и хорошим человеком, — продолжил Ален низким голосом. — Лучше, чем я когда-нибудь смогу стать.

Надя боялась вдохнуть, пошевелиться.

— Так что случилось на самом деле? — тихо спросила она.

— Приблизительно то, что я тебе рассказал, но с другими лицами. Я действительно остался в мотеле, а он поехал выпить пива. С собой у него был мой бумажник, потому что поездку оплачивал я. Мы были с ним примерно одного роста и телосложения, с волосами и глазами того же цвета.

Были и отличия. Ален занимался бегом, и у него были длинные мускулы на ногах, а я — греблей и носил рубашки на два размера больше. Но эти отличия не имели значения для следователя, изучавшего то, что от Алена осталось.

Ошибка в опознании практически была неизбежной. Когда шериф известил меня о катастрофе, я не стал поправлять его. Вероятно, сначала был слишком ошеломлен. Потом я покинул мотель, сел на первый же попавшийся автобус, нашел свое убежище и надрался. Пил два дня. Когда протрезвел, моего отца уже известили, а газеты напечатали мой некролог.

Жутковатая усмешка искривила лицо Алена.

— Забавно, как смерть может все изменить. Репортеры почти сочувствовали мне, считая, что я врезался в мост преднамеренно.

— О мертвых только хорошее, — прошептала она.

— Да, пожалуй. Несколько репортеров даже предположили, что все случилось из-за порядков в той больнице: там были тридцатичасовые дежурства интернов и частенько платили приглашенным хирургам за операции, которые делали собственные врачи. Была и еще одна деталь. Когда молодые врачи засыпали на ходу, заведующий отделением предлагал им сильные транквилизаторы, похожие на наркотики.

— Значит, ты стал козлом отпущения?

— Нет, не в этом дело. Женщина погибла во время моей операции. Но я не хотел сидеть в тюрьме. — Память не отпускала его. — Ален собирался вернуться из Западной Вирджинии поездом, а я один на машине. Его чемоданы были перемешаны с моими. У меня были его билет, его бумаги, его одежда. Даже его водительские права и свидетельство о рождении, все то, что он считал нужным взять с собой.

Ален увидел понимание в ее глазах.

— Так что все получилось как бы само собой.

Надя улыбнулась, но в ее глазах стояли вопросы, на которые он не в состоянии был ответить.

— А как же твоя семья?

— Они были рады от меня избавиться. Что было бы с их генеалогическим деревом, угоди я в тюрьму? Моя младшая сестра Хетти и так потеряла из-за скандала своего жениха. У матери случился сердечный приступ через два дня после моего ареста, и она умерла через сорок восемь часов. Однако успела сказать мне, как ужасно я опозорил семью.

Ален так хотел, чтобы мать поняла его. Видя, что она умирает, он понимал, что убил ее так же верно, как убил и хорошенькую юную Анну Мартин и ее нерожденное дитя.

Надя дотронулась до его руки и прошептала:

— На похоронах была вся семья. Они горевали — я видела снимки. Одна из твоих сестер рыдала. Твой отец сразу постарел.

— Отец родился стариком, — проворчал Ален. — Всю жизнь он вдалбливал мне, что значит быть четвертым доктором Лейтоном.

Надя убрала прядь волос с его лба. Он вздрогнул, не поняв ее жеста, но не отстранился.

— Мы с Эддой говорили вчера о тебе. — Она заметила вспышку боли в его глазах. — Я не сказала ей о Георге Лейтоне. Но она знала о твоей тайне.

Надя коротко пересказала ему услышанное от Эдды.

Ален вздрогнул.

— Мы никогда не касались этой темы.

— Эдда любила тебя как сына. Она сама сказала мне об этом.

У него стеснило грудь.

— Хотелось бы верить в это.

Надя пригладила волосы доктора и стерла кровь со лба.

— Поверь. Я верю.

Ален нежно прикоснулся пальцами к ее щеке, потом приподнял ее подбородок.

— Обними меня, — прошептала она, почувствовав его желание. Его руки осторожно легли ей на плечи, словно он боялся причинить боль. — Не ты один горюешь по Эдде, — шепнула она. — Я тоже. Но жизнь продолжается. Любовь продолжается, вроде той, которую она питала к Николасу. И той, что я питаю к тебе.

Надя приподнялась на цыпочки и коснулась губами рта Алена. Он окаменел. Улыбаясь, она обвила руками его шею и стала поглаживать упрямый подбородок.

Ален отвечал поначалу сдержанно, словно неуверенный в ее побуждениях, но с каждым нежным поцелуем, с каждым нажимом пальцев на его затылок она постепенно лишала его контроля над собой.