Оказавшись за запертой дверью спальни, он вдруг понял, что с Надей все может быть только всерьез. А он пока еще не был уверен, что она значит для него или могла бы значить. Алену не хотелось разочаровать ее своим уже не первой молодости телом или еще чем-нибудь.
Он нервно провел ладонями по ее рукам, и она помогла ему снять с себя свитер. Под ним было нечто кружевное, мерцающее, прозрачное настолько, что явственно проступали холмики ее грудей с сосками, похожими на редкие темные жемчужины.
Наконец он обнажил ее грудь. Сердце бешено стучало, все чувства обострились.
— Ты так прекрасна, что у меня, кажется, вот-вот остановится сердце, — хрипло прошептал он. — Я растерялся… Боюсь сделать тебе больно.
— Не бойся, — прошептала Надя, глядя на него доверчивыми глазами. Прикусив нижнюю губу, она стала расстегивать его рубашку. Получалось у нее неловко, словно она забыла, как это делается.
Алену хотелось самому сорвать с себя и рубашку и всю остальную одежду. Но он почувствовал, что не следует торопить Надю, и стоял спокойно, сдерживая дрожь. Однако она никак не могла справиться с пуговицами, с беспомощной и стеснительной улыбкой показала жестом, чтобы он занялся одеждой сам.
Ален моментально сорвал рубашку, чувствуя себя неуклюжим, как юноша на первом свидании.
Он знал свои недостатки: громадный, как медведь, и так же тяжел, да, честно говоря, и не спортивен.
Ален задержал дыхание, пока Надя внимательно смотрела на него. Между бровями появилась глубокая морщина, невозможно было понять выражение потемневших глаз.
— Я знала, что ты сильный, — прошептала она. — Сильный и красивый.
Надя протянула руки, чтобы коснуться его, ее пальцы стали поглаживать волосы. Но вот руки двинулись по его груди, и сладостная дрожь пробежала по телу Алена.
Обмениваясь поцелуями, они продолжали раздевать друг друга, роняя одежду где придется.
Когда Ален вновь заключил ее в объятия, ничто уже не разделяло их. Его руки заскользили по ее теплой шелковой коже…
Одной рукой Ален откинул покрывало с ее постели, а другой потянул Надю за собой. Простыни были прохладные, хранили аромат ее тела.
Она переплела пальцы на его затылке, влажные губы жадно прильнули к нему. Его пальцы нежно гладили ее.
Задохнувшись, она изогнулась всем телом, с силой притягивая его к себе.
— Ненаглядная, — прошептал он в ее ухо. — Я не слишком тороплюсь?
— Нет, ты медлишь, — прошептала Надя, упираясь в его ладонь, а ее лицо отражало целую гамму чувств.
Алена ошеломило то, как она отреагировала на его прикосновение. Ее руки потянулись к нему, лицо отразило растущее напряжение, она тяжело дышала, постанывая. Повторяя и повторяя его имя, она выгнулась, ее глаза застыли, а пальцы сжались. И он вошел в нее одним яростным движением.
Ощущения, в которых Ален отказывал себе так долго, оглушили его, как удар в солнечное сплетение.
Стараясь быть нежным, он двигался медленно и осторожно. Руки женщины гладили его спину, побуждая продолжать и продолжать.
Когда-то Алену трудно давалось умение владеть собой. Теперь он соразмерял все свои движения с силой ее реакции.
Ален поднимался все выше и выше и вот достиг вершины. Наконец Надя прижалась лицом к его плечу, подавив крик восторга. Такого экстаза он еще не испытывал никогда…
Надя почувствовала прохладу, открыла глаза и увидела комнату, залитую лунным светом. Ален смотрел на нее, опершись на локоть.
В ее жизни не было более счастливой минуты.
Мягкая улыбка осветила лицо, и тихая радость наполнила все ее существо.
— Спи, милая, еще слишком рано.
— Ты уходишь? — Надя потянулась к Алену.
— Мне пора. Моя машина стоит у твоего дома. Не хотелось бы давать пищу слухам.
— Который час?
— Почти три.
Тонкие пальцы Нади играли с завитками мягких волос на его груди. Ален нахмурился.
— Должен предупредить, миленькая, ты затягиваешь нас в опасный водоворот.
— Знаю. — Подвинувшись поближе к нему, Надя прикоснулась языком к его губам, мягко раздвинула их. — Я умею плавать. А ты?
— Чуть-чуть, — ответил он тихим голосом.
— Мы поплывем медленно. — Язык женщины поддразнивал его, и кровь начинала закипать.
— Тогда я должен кое-что сказать тебе.
— Что?
— Здесь рассветает только в пять.
По привычке, приобретенной еще в колледже, Надя проснулась за несколько секунд до того, как прозвенел будильник. Она сразу поняла, что в постели одна, и достаточно давно, поскольку простыня Алена была уже прохладной.
Миссис Адам подписала последний чек на зарплату и отложила ручку. Денег в банке осталось на четыре месяца. На пять, если урезать собственную зарплату. После этого придется искать покупателя.
Нужна сенсация, думала Надя. Нечто своевременное, очень важное и свежее. Опубликованное раньше всех. Что-то вроде разоблачения ее отцом коррупции в профсоюзе лесорубов.
Правда, из-за этого отец и потерял свой «Ньюсвик». Но она не намерена терять «Пресс». Слишком много сил вложено. Хотелось доказать, что отец ошибался на ее счет. Она газетчик не хуже него.
Надя повернулась к портрету отца. В детстве он был ее богом. Заботился о ней, особенно после смерти матери: возил ее дважды в год в Сан-Франциско, где покупал одежду, следил за здоровьем, прививками и школьными делами. Но в его отношении к ней было маловато ласки, юмора и, в общем, всего того, что зовется любовью.
Кажется, так просто — любовь. Улыбка, которая согревает, сочувствие в печали, восхищенный взгляд, когда женщина вдруг почувствует себя привлекательной. Внимание не по обязанности, а из желания доставить удовольствие.